Если вы хотите что-нибудь в области нашей христианской веры знать толком — возьмите Евангелие и читайте. Причем я настоятельно скажу: не отмечайте все места, которые вас обличают: Боже мой, никакой надежды нет — я такая, я сякой, я такой, я этакий! — а ищите те места, от которых загорается ваше сердце, светлеет ум, поднимается волна энергии в воле и в теле, и скажите: вот это, что сказал или сделал Христос, мне понятно, мы с Ним заодно, Он на меня похож, я на Него в этом похож; и это — крупица того, чем я должен быть перед Богом. Я могу грешить против всего остального, против этого я не могу согрешить потому что это значит отрицать мое единство уже существующее со Христом. Это первое, что я скажу: читать Евангелие, отмечая то, что нас делает родными Христу и держаться этого в жизни.

Митрополит Антоний Сурожский

Есть китайская поговорка о том, что вся тьма вселенной не может погасить самую маленькую свечку. Это надо помнить... Поэтому мы должны научиться глядеть на самые уродливые ситуации и на самых страшных людей и видеть, где же есть искра света. Ни один человек без искры света не проживет. Она может быть там, где не ожидаешь ее вовсе

Митрополит Антоний Сурожский *

Часто, когда мы думаем о прощении, мы говорим — вот, я прощу; как бы мне забыть? Не надо забывать! Если бы мы могли забыть то, что случилось, мы непременно вернулись бы к тому, что было.

Надо помнить; но не той злой памятью, которой мы помним.

Мы помним: вот человек, с которым мы теперь примирились, однако в наших отношениях где-то еще трещина, где-то возможна неправда, где-то теснится возможность ссоры. Не так надо помнить.

Надо помнить, что если человек против нас согрешил, значит, он в чем-то слаб, значит, где-то он уязвим и человеческими отношениями, и бесовским воздействием. Вот это надо помнить, чтобы изо всей силы и ценой собственного покоя, собственного благополучия его защитить от этого, не вспоминать ему, что было, а помнить, что здесь у него слабое место, и его целить и защищать.

/Митрополит Антоний Сурожский/

Слово “поздно” – очень страшное слово. Мы его употребляем легко, и это вполне естественно, потому что в нашей жизни большей частью то, что не сделано сейчас, удается сделать немного спустя; но в конечном итоге это слово грозно стоит перед нами. Есть у Достоевского размышления об аде, где он определяет ад словом “поздно”. Жизнь прошла, время, когда ты мог отозваться сердцем, охватить и осознать умом, волю напрячь для того, чтобы сделать доброе дело – это время прошло. Время делания прошло, и теперь ты находишься перед лицом вечности, в которую уже невозможно внести то, чего ты не внес путем всей своей земной жизни. Стало поздно. Это очень страшное слово.

Митрополит Сурожский Антоний*

Как-то пришел ко мне человек, который уже много лет искал Бога, и со слезами сказал мне: “Отец Антоний, я не могу жить без Бога. Покажите мне Бога!” Я ему ответил, что не могу этого сделать, но если бы и мог, думаю, он сам был бы неспособен Его видеть. Он с удивлением спросил меня: почему? Тогда я поставил ему вопрос, который я часто ставлю приходящим ко мне людям: “Есть ли в Священном Писании какое-нибудь место, которое вас волнует до глубины сердца, которое вам дороже всего?” – “Да, – ответил он: это рассказ о грешнице в восьмой главе Евангелия от Иоанна”. Тогда я спросил: “Кем вы видите себя в этой сцене? Женщиной, которая вдруг осознала свой грех и стоит перед судом, зная, что над ней висит суд жизни или смерти? Или вы заодно со все понимающим Христом, Который ее простит, чтобы она жила дальше, теперь уже новой жизнью? Ожидаете ли вы Его ответа с надеждой на прощение, как, вероятно, ждали апостолы? Или вы в толпе, один из старейших, кто, сознавая собственные грехи, уйдет среди первых; или вы один из молодых людей, кто постепенно осознает свою греховность и выпускает камень, уже зажатый в руке? Где вы, кто вы в этой прекрасной, волнующей сцене?” После минутного раздумья этот человек ответил: “Я себя вижу как единственного еврея, который не ушел и побил камнями эту женщину”. Я ему тогда сказал: “Вот и ответ: вы не можете увидеть Бога, Которому вы до такой степени чужды”.

Нет ли чего-то подобного в опыте каждого из нас? Нет ли в каждом из нас сопротивления, отказа, отрицания Бога? Не ищем ли мы Бога по собственному образу, подходящего нам Бога? Не отвергнем ли мы истинного Бога, если найдем Его? Готовы ли мы к встрече с Богом, Каков бы Он ни был, даже если эта встреча нас осудит и перевернет все наши ценности? Не является ли часто отсутствие Бога в нашей жизни и в нашей молитве результатом того, что мы Ему чужды, и даже встретившись с Ним лицом к лицу, не видим Его, не узнаём?"

Митрополит Сурожский Антоний.*

Христос не раз в течение Своей евангельской жизни обращается к человеку, который болен, нуждается в исцелении, и его спрашивает: “Хочешь ли быть цел?”. И совершенно естественно перед нами встает вопрос: кто же не хочет быть здоровым? Что за вопрос, зачем его ставить? Разве каждый из нас не ответит: “Хочу выздороветь от всех моих болезней, хочу стать здоровым, сильным, крепким, умным, хочу обладать всеми душевными и телесными силами, которые во мне заложены и которые как бы задушены болезнью и грехом?” Всякий хотел бы чувствовать, что тело его не является обузой, хотел бы даже победить старость...

Вопрос не так прост, потому что исцеление не является просто физической переменой нашего состояния. Вопрос ставится так: если тебе дать дальше жить, каким ты есть, куда идет твоя жизнь? — К постепенному разрушению. Конец начавшегося в тебе процесса болезни и внутреннего разлада приведет тебя к смерти. Хочешь ли ты чего-то иного? Или тебе хотелось бы продолжать свою жизнь, какая она есть: веселиться в свою меру; грешить в свою меру; каяться — как бы отряхиваясь (как собака, которая попала в лужу, стряхивает с себя воду и бежит дальше)? Тогда запомни, что естественно ты можешь только разрушиться и умереть. Если ты теперь получишь исцеление — непосредственным чудом Божиим, или по молитвам святого, или через соборование, через причащение Святых Даров, исцеление в результате истинного, глубинного, потрясающего покаяния, то жизнь, которая последует, здоровье, цельность, новизна, которая тебе будет дана, уже не твоя, природная жизнь. Жизнь тебе дана, как новый дар, словно ты уже умер и воскрес. Теперь тебе надо жить не по меркам твоей прошлой жизни, которая тебя привела к состоянию, в каком ты сейчас находишься. Теперь тебе надо жить, помня, что вся жизнь, которая сейчас в тебе есть, твое физическое здоровье, твое умственное здравие, твоя цельность новая жизнь, которая принадлежит Богу. Бог тебя одарил ею для того, чтобы ты творчески и достойно своего человечества и Божией любви прожил. Как апостол Павел говорит: Уже не я живу, но живет во мне Христос (Гал 2:20).

Если так понять эту проблему, тогда можно понять, что вопрос Христов означает: “Хочешь ли ты быть цел? Или ты просто хочешь, чтобы с тебя было снято бремя болезни, для того чтобы сподручнее было жить так, как ты раньше жил: пить, есть, беспутничать, следовать всем своим пожеланиям, не считаясь ни с другим человеком, ни с жизнью, ни даже с самим собой?” Если ты говоришь: “Да, Господи, я хочу быть исцеленным!” — это значит: “Я хочу, чтобы сегодня кончилась моя естественная, природная судьба и началась новая судьба, которая осуществляется в моем общении с Тобой и Твоей жизнью, в Твоей деятельности, Твоем творчестве в этом мире через меня”.

Митрополит Сурожский Антоний*

Пока мы пребываем в неведении, ничего не спрашивается с нас, но как

только мы что-то узнали, мы отвечаем за то, как употребляем свое знание. Пусть оно дано нам в дар, но мы ответственны за каждую частицу истины, нами узнанную, и как только она становится нашей собственной, мы не можем оставлять ее бездействующей, но должны проявлять ее в своем поведении. И в этом смысле от нас требуется ответ за всякую истину, нами понятую.

Митрополит Антоний Сурожский*

Нередко меня спрашивают: как надо исповедоваться?. И ответ на это самый прямой, самый решительный может быть таков: исповедуйся, словно это твой предсмертный час; исповедуйся, словно это последний раз, когда на земле ты сможешь принести покаяние во всей твоей жизни, прежде чем вступить в вечность и стать перед Божиим судом, словно это — последнее мгновение, когда ты можешь сбросить с плеч бремя долгой жизни неправды и греха, чтобы войти свободным в Царство Божие

Митрополит Антоний Сурожский*

Мы должны помнить, что дисциплина - не муштра. Слово "дисциплина" связано со словом discipulus, ученик. Дисциплина это состояние ученика, его положение по отношению к учителю и к тому, что он изучает. Если попытаться понять, что значит ученичество на деле, когда оно приводит к дисциплине, мы обнаруживаем следующее. Прежде всего, ученичество означает искреннее желание учиться, решимость научиться любой ценой. Ясно, что слова "любой ценой" могут означать для одного человека гораздо больше, чем для другого. Все зависит от рвения, убежденности или от устремленности к научению. И однако для каждого конкретного человека это происходит "любой ценой". Не так часто находишь в своем сердце искреннее желание учиться. Как правило, мы готовы учиться сколько-то, при условии, что от нас не потребуется слишком уж больших усилий, а конечный результат оправдает их. Мы не уходим в учение всецело, неразделенным сердцем, и в результате часто не достигаем того, чего могли бы достичь. Поэтому, если мы хотим с пользой стать учениками и научиться дисциплине, которая принесет плоды, первое условие - цельность устремлений. Но дается это нелегко

Антоний, митрополит Су́рожский.

Мы должны также научиться по-новому вглядываться в нашего ближнего. Мы слишком легко видим его недостатки; мы должны научиться так всматриваться в глубины каждого нашего ближнего, чтобы увидеть в нем этот святой, Божественный образ, и научиться благоговейно, трепетно относиться к каждому человеку вокруг нас

Митрополит Антоний Сурожский